В 2000 году Чарлз Дженкс выпустил книгу “Язык архитектуры постмодернизма”, ставшую одним из главных трудов, описывающих своеобразие и основные тенденции архитектуры последней четверти 20 века. С тех пор прошло уже 25 лет, архитектура постмодернизма стала общепризнанным историческим стилем со своими почитателями и хейтерами. Но что же пришло на смену архитектурной эпохе Постмодернизма? На этот вопрос пока что никто не дал однозначного ответа, который бы устроил все заинтересованные стороны, несмотря на уже довольно продолжительный период формирования пост пост-модернистской архитектуры.
Именно отсутствие общепринятой картины архитектурного стиля дало мне смелости сформулировать своё собственное видение, основанное с одной стороны на изучении различных точек зрения, а с другой — на собственных наблюдениях за творчеством мировых архитектурных звезд, архитектурных премий, публикаций в значимых архитектурных СМИ. Проще говоря основывается моё видение на том архитектурном контексте, в рамках которого находится моя профессиональная деятельность.
Для начала хочется обозначить что есть бесконечное множество вариантов того как называть эпоху, сменившую постмодернизм. Это касается не только архитектуры, а всего культурного пласта в целом. Общее у этих названий то, что все по прежнему отстраиваются от модернизма, добавляя к нему различные префиксы: новый модернизм, альтер-модернизм, нео-модернизм, псевдо-модернизм, супер-модернизм итд. Но наиболее часто употребляемыми двумя словами, которые претендуют на то, чтобы остаться в истории культуры, я бы выделил пост-постмодернизм и мета-модернизм. Именно от этих двух терминов я и буду отталкиваться в своей классификации архитектуры первой четверти 21 века.
Для простоты классификации, несмотря на то, что оба этих термина появились примерно одновременно – в начале 2000-х годов, актуальность их использования развивалась во времени с разной скоростью, и понятие мета-модернизма выкристаллизовалось несколько позже. Таким образом мне кажется целесообразным применять термин пост-постмодернизм к архитектуре более ранней, непосредственно сменившей собой постмодернистские аляповатые ироничные постройки, а термин метамодернизм отнести к более современной архитектуре, к тому, что строили и проектировали последние лет 10.
Здесь я постараюсь описать характерные особенности архитектуры пост-постмодернизма и метамодернизма, исходя из идеи о том, что это два разных направления, сменивших друг друга вслед за постмодернизмом.
Нет четкой даты конца постмодернизма, однако, по разным оценкам, закат этой яркой, веселой и ироничной архитектуры начался в начале 1990-х годов. Окончательную точку в “похоронах” постмодернизма поставил архитектор Стенли Тайгерман своим плакатом “Новый Титаник” (рис.2) в 2015 году. Веселый спектакль окончен, начинается серьезная архитектура.
Эта работа — оммаж на другой коллаж Тайгермана (рис.1), которым в 1978 году он обозначил смерть модернизма и рождение постмодернизма.
Именно отсутствие общепринятой картины архитектурного стиля дало мне смелости сформулировать своё собственное видение, основанное с одной стороны на изучении различных точек зрения, а с другой — на собственных наблюдениях за творчеством мировых архитектурных звезд, архитектурных премий, публикаций в значимых архитектурных СМИ. Проще говоря основывается моё видение на том архитектурном контексте, в рамках которого находится моя профессиональная деятельность.
Для начала хочется обозначить что есть бесконечное множество вариантов того как называть эпоху, сменившую постмодернизм. Это касается не только архитектуры, а всего культурного пласта в целом. Общее у этих названий то, что все по прежнему отстраиваются от модернизма, добавляя к нему различные префиксы: новый модернизм, альтер-модернизм, нео-модернизм, псевдо-модернизм, супер-модернизм итд. Но наиболее часто употребляемыми двумя словами, которые претендуют на то, чтобы остаться в истории культуры, я бы выделил пост-постмодернизм и мета-модернизм. Именно от этих двух терминов я и буду отталкиваться в своей классификации архитектуры первой четверти 21 века.
Для простоты классификации, несмотря на то, что оба этих термина появились примерно одновременно – в начале 2000-х годов, актуальность их использования развивалась во времени с разной скоростью, и понятие мета-модернизма выкристаллизовалось несколько позже. Таким образом мне кажется целесообразным применять термин пост-постмодернизм к архитектуре более ранней, непосредственно сменившей собой постмодернистские аляповатые ироничные постройки, а термин метамодернизм отнести к более современной архитектуре, к тому, что строили и проектировали последние лет 10.
Здесь я постараюсь описать характерные особенности архитектуры пост-постмодернизма и метамодернизма, исходя из идеи о том, что это два разных направления, сменивших друг друга вслед за постмодернизмом.
Нет четкой даты конца постмодернизма, однако, по разным оценкам, закат этой яркой, веселой и ироничной архитектуры начался в начале 1990-х годов. Окончательную точку в “похоронах” постмодернизма поставил архитектор Стенли Тайгерман своим плакатом “Новый Титаник” (рис.2) в 2015 году. Веселый спектакль окончен, начинается серьезная архитектура.
Эта работа — оммаж на другой коллаж Тайгермана (рис.1), которым в 1978 году он обозначил смерть модернизма и рождение постмодернизма.
Рис.1 Стенли Тайгерман “Титаник”, 1978 г. Рис.2 Стенли Тайгерман “Новый Титаник”, 2015 г.
Пост-постмодернизм
Сама формулировка термина намекает нам на то, что это то, что непосредственно сменило постмодернистскую архитектуру. В точке отсчета новой эпохи я склонен согласится с Чарлзом Дженксом, который указывает на значимость строительства Музея Гуггенхайма в Бильбао (рис.3) в 1997 году как на поворотный момент начала строительства “иконических” зданий: “Многие архитекторы осознали, что возник принципиально новый тип здания, который повлечет за собой отказ от многих прежних стереотипов”. Именно это в наибольшей степени характеризует эпоху начала 21 века — здания-события, здания-вауфакторы, здания-достопримечательности, здания-иконы. Архитектор во многом становится скульптором. Постмодернистские эксперименты дали архитектурному сообществу определенную долю свободы. Свободы формообразования в первую очередь. Компьютерные технологии подлили масла в огонь, и мы получили фантастически яркую архитектурную эпоху, совмещающую в себе свободу постмодернизма и утонченность и серьезность модернизма. Ирония как будто выполнила свою психологическую функцию на смешных и нелепых зданиях постмодерна, сняв с архитекторов зажим модернистской строгости и дав свободу. Больше она не нужна, можно делать свободную, но теперь уже серьезную архитектуру.
Рис.3 Музей Гуггенхайма в Бильбао, Испания, арх. Ф. Гери, 1997 г.
В итоге пост-постмодернизм — это в первую очередь попытка поразить зрителя, вызвать эмоцию. Но более сложными методами, чем позволяли себе постмодернисты, вернув строгий язык модернизма. Самыми значимыми архитекторами эпохи становятся мастера, вышедшие из деконструктивизма и хай-тека. Своеобразных промежуточных, переходных стилей от модернизма к постмодернизму. Главную архитектурную премию мира в это десятилетие получают Рем Колхас, Заха Хадид, Жак Герцог и Пьер де Мерон, Ричард Роджерс итд. Архитекторы, которые говорят громко, работающие со средой на контрасте, борющиеся с гравитацией.
Пост-постмодернизм — это архитектура вопреки иронии, архитектура, которая отстраивается от несерьезности постмодерна, но сохраняет его открытость к эксперименту.
Пост-постмодернизм — это архитектура вопреки иронии, архитектура, которая отстраивается от несерьезности постмодерна, но сохраняет его открытость к эксперименту.
Мета-модернизм
Чем громче звучит музыка, тем быстрее от нее устаешь. Так же и с архитектурой. Эпоха зданий-событий достаточно быстро начала утомлять, причем, кажется, в первую очередь само архитектурное сообщество. Этот процесс очень напоминает быстротечный взрыв популярности гипер-интенсивного стиля ар-нуво, который очень быстро приелся архитекторам и сменился минималистичным модернизмом.
Главным образом, как мне кажется, кризис случился от перегиба в сторону визуальной составляющей. То есть зачастую поиск вау-образа стал затмевать философскую и функциональную составляющую проекта.
На этой волне начинают появляться “тихие” архитекторы. Триумфом такой негромкой архитектуры стал выбор лауреатом Притцкеровской премии Дэвида Чипперфилда в 2023 году с формулировкой: ”В эпоху чрезмерной коммерциализации, чрезмерного проектирования он может достичь баланса: между современным минималистичным языком и свободой самовыражения, между абстрактными заявлениями и строгой элегантностью”.
Пришло время архитектуры нюанса в противовес громогласному контрасту нулевых. Уже в 2010-х годах все больше внимания обращается на социальный аспект, на взаимодействие человека с архитектурой на равных, без яркого эмоционального воздействия на публику. Архитектура становится более спокойной и мягкой по отношению к пользователю.
Это архитектура новой искренности: глянцевый блеск нулевых сменяет тренд на честность и открытость. Обосновывая свой проект, архитекторы все чаще пишут про осознанный подход, про сомасштабность человеку и окружающей среде, все больше ориентируются на пользователя. В рамках метамодернистской идеи все чаще звучит восприятие архитектуры как процесса функционирования здания. Архитектура как часть процесса жизни человека. Также довольно влиятельная идея восприятия отдельно здания как части общего архитектурного контекста. Здание как слово, встроенное в литературный контекст города.
Все эти постулаты идейно отторгают “здание-событие”, говоря о том, что отдельное здание не самодостаточно, для его жизни нужны люди, нужны среды как городская, так и социальная. Все громче звучат фразы о том, что дома Захи Хадид неудобны для уборщиц, а Фрэнка Гери проклинают мойщики фасадов. Это перефокусировка архитектуры обратно в ценности модернизма, но с сохранением философии пост-модерна. Именно поэтому у меня есть ощущение, что это течение должно оказаться более крепким и долговечным, чем громкий пост-пост.
Главным образом, как мне кажется, кризис случился от перегиба в сторону визуальной составляющей. То есть зачастую поиск вау-образа стал затмевать философскую и функциональную составляющую проекта.
На этой волне начинают появляться “тихие” архитекторы. Триумфом такой негромкой архитектуры стал выбор лауреатом Притцкеровской премии Дэвида Чипперфилда в 2023 году с формулировкой: ”В эпоху чрезмерной коммерциализации, чрезмерного проектирования он может достичь баланса: между современным минималистичным языком и свободой самовыражения, между абстрактными заявлениями и строгой элегантностью”.
Пришло время архитектуры нюанса в противовес громогласному контрасту нулевых. Уже в 2010-х годах все больше внимания обращается на социальный аспект, на взаимодействие человека с архитектурой на равных, без яркого эмоционального воздействия на публику. Архитектура становится более спокойной и мягкой по отношению к пользователю.
Это архитектура новой искренности: глянцевый блеск нулевых сменяет тренд на честность и открытость. Обосновывая свой проект, архитекторы все чаще пишут про осознанный подход, про сомасштабность человеку и окружающей среде, все больше ориентируются на пользователя. В рамках метамодернистской идеи все чаще звучит восприятие архитектуры как процесса функционирования здания. Архитектура как часть процесса жизни человека. Также довольно влиятельная идея восприятия отдельно здания как части общего архитектурного контекста. Здание как слово, встроенное в литературный контекст города.
Все эти постулаты идейно отторгают “здание-событие”, говоря о том, что отдельное здание не самодостаточно, для его жизни нужны люди, нужны среды как городская, так и социальная. Все громче звучат фразы о том, что дома Захи Хадид неудобны для уборщиц, а Фрэнка Гери проклинают мойщики фасадов. Это перефокусировка архитектуры обратно в ценности модернизма, но с сохранением философии пост-модерна. Именно поэтому у меня есть ощущение, что это течение должно оказаться более крепким и долговечным, чем громкий пост-пост.
Различие метамодернизма и пост-постмодернизма на примере работы с историческим наследием
Очень ярким отражением разницы пост-пост и мета подходов является работа с архитектурным наследием. На станицах архитектурных журналов мы видим все больше проектов ревитализации, реставрации, приспособления старых сооружений. Интерес к исторической архитектуре, активно проявляющийся в эпоху постмодернизма и почти забытый в нулевые, снова проявил себя в среде мета-модернистов. Но подход к работе с наследием теперь разительно отличается. Постмодернисты брали классическую архитектурную форму и переосмыслили ее, смотря на классику через призму кривого зеркала, ища в ней новые формы и смыслы. Теперь же в отношении к наследию я вижу скорее уважение и спокойный интерес. Классическая форма уже не деформируется, не деконструируется, а становится отправной точкой, на которую опирается архитектор. Архитекторы берут из классики пропорции, ритмические закономерности и масштаб.
Проследить смену отношения к классической форме можно на примере двух проектов реконструкции: Королевского музея Онтарио в Торонто Дэвида Либескинда (2007) и Галереи Джеймса Симона в Берлине Дэвида Чипперфилда (2019).
Там, где Либескинд смело и открыто вторгается инаковым объемом, Чипперфилд подходит на нюансах, стараясь поймать геометрию исторического здания. При этом примечательно, что в обоих случаях архитекторы не пытаются подражать историческому зданию, новые корпуса нарочито современные (рис. 4). Однако Чипперфилд пытается уловить композиционную и типологическую суть музея, тогда как Либескинд заостряет внимание на том, чтобы как можно дальше уйти от первоисточника.
Проследить смену отношения к классической форме можно на примере двух проектов реконструкции: Королевского музея Онтарио в Торонто Дэвида Либескинда (2007) и Галереи Джеймса Симона в Берлине Дэвида Чипперфилда (2019).
Там, где Либескинд смело и открыто вторгается инаковым объемом, Чипперфилд подходит на нюансах, стараясь поймать геометрию исторического здания. При этом примечательно, что в обоих случаях архитекторы не пытаются подражать историческому зданию, новые корпуса нарочито современные (рис. 4). Однако Чипперфилд пытается уловить композиционную и типологическую суть музея, тогда как Либескинд заостряет внимание на том, чтобы как можно дальше уйти от первоисточника.
Рис.4 Королевский музей Онтарио в Торонто, арх. Дэвид Либескинд (2007) и Галерея Джеймса Симона в Берлине, арх. Дэвид Чипперфилд (2019)
Иконические здания нулевых чаще всего строят на месте снесенных старых районов. Под музей Гуггенхайма в Бильбао (рис.3) и центр Гейдара Алиева в Баку (рис.5) были снесены целые промышленные кварталы. Архитектура и конфигурация этих иконических музеев никак не отсылает к тому, что было на их месте. В то же время в 2021 году Жан Лакатон и Валадас Вассаль получили премию Притцкера за бережное отношение к исторической среде. “Снос — это простое и краткосрочное решение. Это напрасная трата энергии, материалов и растрата истории. Более того, это всегда имеет негативные социальные последствия” – говорил Вассаль в своей речи на вручении премии.
Рис.5 Центр Гейдара Алиева в Баку, Азербайджан, арх. Заха Хадид, 2012 г.
Эта трансформация не говорит нам о том, что во всем мире перестанут сносить здания под новое строительство, но это говорит о принципиальном переломе в сознании архитектурного сообщества в сторону более деликатного отношения к своему прошлому и рефлексии над ушедшими архитектурными эпохами.
Значимой на мой взгляд тенденцией современной архитектуры является “зеркальная” или “призрачная” архитектура, которая старается встроиться в исторический контекст за счет мимикрии. Архитекторы как будто делают слепок с исторической формы, полноразмерную реплику на то, что есть или когда-то было, как будто растворяя свое собственное творение в исторической среде.
Такой прием одним из первых использовало в 2018 году бюро MVRDV в своем Культурно-развлекательном центре The Imprint (рис. 6), фасады которого буквально являются отражением окружающей застройки, а сам объем здания выглядит как голая 3-д модель без текстур. В свое время проект наделал много шума в архитектурном мире. При этом в нем мы видим отблески постмодернистской иронии: современное здание представлено как театральная декорация, отражающая окружающую постмодернистскую застройку. Своеобразный метамодернистский фрактал, рефлексирующий на базе архитектуры постмодерна.
Значимой на мой взгляд тенденцией современной архитектуры является “зеркальная” или “призрачная” архитектура, которая старается встроиться в исторический контекст за счет мимикрии. Архитекторы как будто делают слепок с исторической формы, полноразмерную реплику на то, что есть или когда-то было, как будто растворяя свое собственное творение в исторической среде.
Такой прием одним из первых использовало в 2018 году бюро MVRDV в своем Культурно-развлекательном центре The Imprint (рис. 6), фасады которого буквально являются отражением окружающей застройки, а сам объем здания выглядит как голая 3-д модель без текстур. В свое время проект наделал много шума в архитектурном мире. При этом в нем мы видим отблески постмодернистской иронии: современное здание представлено как театральная декорация, отражающая окружающую постмодернистскую застройку. Своеобразный метамодернистский фрактал, рефлексирующий на базе архитектуры постмодерна.
Рис.6 Культурно-развлекательный центр The Imprint, арх. МVRDV, Южная Корея, 2018 г.
Похожий прием использует уже в 2024 году чешское бюро KWK PROMES в Галерее Современного искусства PLATO (рис. 7), где утраченные фрагменты исторического здания были заменены белыми слепками, имитирующими утраченные фасады. Архитекторы отказываются от контраста форм, практически восстанавливая первоначальную форму промышленного ангара.
Рис.7 Галерея Современного искусства PLATO, арх. KWK PROMES, Чехия, 2024 г.
Философия минимального вмешательства и подобной мимикрии новой архитектуры в исторический контекст прослеживается во многих проектах от галереи Тейт Модерн (рис.8) в Лондоне до здания ГЭС-2 (рис. 9) в Москве. Все здания, базирующиеся на массово вышедшем из строя промышленном фонде конца 19 века, не назовешь кричащими. Они привлекают множество посетителей, ярко выделяются и во многом их тоже можно назвать “зданием-событием”, но их основной смысл не в этом. Важен не столько результат, сколько архитектурный подход. И, кажется, для метамодернизма это подход деликатности и тонкого анализа и отображение культурного и средового контекста.
Рис.8 Галерея Тейт Модерн., Лондон., Англия., арх. Herzog & de Meuron., 2009-2016 гг.
Рис.9 Дом Культуры ГЭС-2, Москва, Россия, арх. Ренцо Пиано, 2021 г.
Заключение
В сущности не так уж и важно, как именно называть тот или иной этап развития архитектурного творчества. Важно отметить тренды и тенденции, которые формируют и будут формировать подход к архитектурному творчеству нынешних и будущих архитекторов. То, что сейчас в верхних эшелонах архитектурной профессии, которые влияют на широкую публику, есть направленность на тихое и деликатное, я вижу достаточно ясно. Это видно по лауреатам конкурсов, обладателям премий и тем формулировкам, с которыми эти призы выдаются. Мир реагирует на взрыв эмоций конца прошлого столетия и ищет более размеренный и аналитический подход.
Насколько долгосрочен этот тренд сказать достаточно сложно в современном, лихорадочно меняющимся мире. Расширение географии “большой” архитектуры, конечно, тоже не может не оказать влияние, результаты которого можно будет оценить только через время. Сегодня появляются тенденции к возрождению моды на “громкую” архитектуру. Однако, есть ощущение, что потребность в успокоении в виде нежной, тихой архитектуре с нами еще останется на какое-то время.
Насколько долгосрочен этот тренд сказать достаточно сложно в современном, лихорадочно меняющимся мире. Расширение географии “большой” архитектуры, конечно, тоже не может не оказать влияние, результаты которого можно будет оценить только через время. Сегодня появляются тенденции к возрождению моды на “громкую” архитектуру. Однако, есть ощущение, что потребность в успокоении в виде нежной, тихой архитектуре с нами еще останется на какое-то время.